Токката и фуга

Давным-давно, я тогда еще в старших классах школы учился, родители взяли меня в гости к своим друзьям в Ригу. На следующий год латыши пригласили меня к себе «на подольше». С тех пор Рига стала мне вторым родным городом.

Живя в Латвии месяцами, вращаясь в кругу друзей и родственником моих хозяев, волей-неволей, я заговорил по-латышски. Дома мои Лачкайсы разговаривали большей частью на родном языке, иногда переходя, ради меня, на русской. Сам Альберт разговаривал по-русски с жутким акцентом. Мой словарный запас был невелик, но случалось моменты когда знание языка и внешние данные «а-ля прибалт» выручали.

Альберт Лачкайс, «дядя Альберт», — хозяин дома — был младшим братом в большом семействе. Один из его братьев был пастором в одной из Рижских церквей, а жена пастора — Мария — служила там органисткой.

Однажды мы с Альбертом отправились в ту церковь. До начала службы еще оставалось много времени. Братья обсуждали какие-то хозяйственные вопросы, а я стал осматривать старинный зал. Тут ко мне и подошла Мария. Поинтересовалась: кто я такой и чего тут делаю в столь ранний час? Узнав, что я есть сын близких друзей Альберта, да ещё и со знанием латышского, она пригласила меня к себе наверх, к органу.

Не зря орган называют Королём инструментов. Место органиста — это несколько рядов клавиатур; рычаги для игры ногами; куча регистровых задвижек, с надписями готической немецкой вязью; регуляторы подачи воздуха в трубы; зеркала для наблюдения за залом и ещё масса всяких закутков и ниш, где прячутся собственно трубы.

Мария села на скамью, развернула ноты и сыграла несколько церковных гимнов. К моему удивлению, я не оглох. Звук, раздававшийся где-то вверху, уходил в зал, а органисту больше было слышно шипение воздуха, исходившее их недр этого монстра. Потом её позвали вниз. Мария разрешила мне остаться, и, если захочу, немного поиграть.
«Только не трогай регистры! Орган старый, много труб неисправно, ты можешь его расстроить».
Поиграть на настоящем органе — о таком счастье я даже не смел мечтать!

Первая проблема: как тут вообще можно сидеть? Когда пианист садится за рояль, у него как минимум три точки опоры. У органиста под ногами подвижная решётка ножных педалей. Единственная опора — скамья и место которым органист в ту скамью упирается. Вторая проблема: а чего, собственно играть? Оказывается на органе, по крайней мере на том самом, allegro не очень то и сыграешь, максимумallegretto moderato. Проблема заключалась в общей дырявости системы. Компрессору не удавалось поддерживать достаточный уровень давления в системе. Если, допустим, играть гамму до-мажор в обычном, разминочном темпе, то «до» звучало с ожидаемой громкостью, «ре» — чуть тише. От «ми» и далее, воздуха в системе не оставалось. Орган, вместо темперированного звука, издавал астматическое шипение. Приходилось нажимать на клавиши либо со скоростью начинающего пианиста, либо подкручивать ручку компрессора, поднимая общее давление в системе. От последней манипуляции орган, своим шипением из всех щелей, больше походил на паровоз, нежели на музыкальный инструмент. Мария приноровилась к общению с инструментом. Она умудрялась крутануть ручку компрессора за долю секунды до того как извлечь звук, и так же лихо закрутить её обратно в конце игры.

Когда я умостился на скамье, найдя компромисс между «достать руками до клавиатуры» и «не упасть на ножные педали» и попытался сыграть что либо из своего скудного репертуара, то понял: Чайковский и орган — две вещи несовместны.

Бах, в моём репертуаре, был представлен только токкатой. Той самой что называется «Токката и фуга ре-минор».
Когда я дошёл до септаккорда, Мария стояла на верхней площадке винтовой лестницы, благоговейно взирая на «музыканта».
Её появление было как нельзя кстати. Во-первых, я просто не помнил, что там дальше за ноты, а для фантазии на темы произведений классика моей квалификации явно не хватало. Во-вторых, седалище, с непривычки, затекло.
Мария, сперва, стала настаивать на совместной игре. Но я отказался, сославшись на слабое знание репертуара и неопытность сопровождения хорового пения.

К сожалению больше нам встретиться не пришлось. Возраст моих знакомых уже не позволял наносить им длительные визиты. Да и Латвия сделалась визовой заграницей.

Но с тех пор, во время исполнения «Токкаты и фуги» Баха, мне вспоминается старый Рижский костел, и то, ни с чем несравнимое, эхо которое слышит органист во время игры.

http://anomel.livejournal.com

www.principal.su