Страсти по органу

В феврале 2001 года в концертном зале Самарской филармонии состоялось торжественное открытие органа, изготовленного и установленного знаменитой немецкой формой «Рудольф фон Беккерат». С этого времени музыкальная афиша филармонии значительно расширилась благодаря многочисленным концертам абонементов и фестивалей органной музыки, в которых принимают участие известные отечественные и зарубежные мастера-органисты.

С 2004 года у самарского короля инструментов появилась хозяйка — заслуженная артистка России Людмила Камелина, сразу завоевавшая симпатии самарских меломанов. Сегодня, в преддверии праздничного вечера, посвященного очередному — шестому по счету дню рождения самарского органа, мы знакомим наших читателей с этим интересным музыкантом, с ее мыслями о бытовании органа в нашей стране и в Самаре.

— Людмила Геннадьевна, прежде всего, расскажите о вашем пути в музыку.

— Мы жили в пригороде Казани. Мои родители — не музыканты. Мама рассказывала, что в детстве я всегда, сидя за столом на кухне, пальцами как бы играла на фортепиано. Поэтому она отвела меня в музыкальную школу, хотя папа был против. Затем были музыкальные училище и консерватория в Казани. В училище у меня был гениальный педагог Семен Иосифович Гурарий. Сейчас он живет в Мюнхене, у него своя клавирная школа и свой фортепианный конкурс.

— Как вы обрели столь редкую музыкантскую профессию органиста?

— Я училась на первом курсе Казанской консерватории по классу фортепиано, когда в Малом зале консерватории появился учебный орган. Все кинулись в класс органного факультатива. Условия были очень жесткими: время занятий расписывалось с шести часов утра. По рекомендации руководителя класса ректора консерватории Рубина Кабировича Абдуллина со второго курса я училась по двум специальностям: на фортепиано и на органе. Так и окончила консерваторию. Однако с органом поначалу свою жизнь не связывала: слишком велико было увлечение фортепиано. Уехала в небольшой городок Нижнекамск, где три года преподавала в музыкальном училище, играла фортепианные концерты. По возвращении в Казань в 1988 году по предложению Абдуллина возобновила занятия на органе. В течение этого года в моей жизни многое изменилось. Пройдя предварительный отбор в Таллине, приняла участие в международном органном конкурсе имени Листа в Будапеште. В Таллине судьба свела меня с замечательным музыкантом и человеком Олегом Григорьевичем Янченко, который пригласил меня на организованный им и немецким органистом Лео Кремером мастер-класс в Пицунду. На конкурсе в Будапеште успешно отыграла два тура. В жюри был профессор из немецкого города Фрайбурга Зигмунд Сатмари, который пригласил меня на свой мастер-класс в Швейцарию. Затем в течение полутора лет я училась у него в аспирантуре. Кстати, встреча с Лео Кремером также оказалась для меня знаменательной. Я ездила на проводимый им в немецком городе Шпейере конкурс и много раз — на его мастер-классы в разных городах. Все это окончательно определило мой выбор в жизни. Я поняла, что хочу играть на органе. Тогда же сформировался круг музыкантов-органистов моего поколения. Нам очень повезло: спустя пару лет рухнул «железный занавес», и мы смогли ездить за рубеж. Нас было десять человек со всего Советского Союза, мы организовали «Новое органное движение» и в течение пяти-шести лет вели активную фестивально-концертную деятельность.

— Как в вашей жизни возникла Самара?

— Моя «оседлая» концертная жизнь началась в Красноярской филармонии, где освободилось место солиста-органиста. Там я проработала до 2004 года. Возвращаясь в 2003 году с проходившего в Саратове фестиваля в Казань, остановилась в Самаре и зашла в филармонию посмотреть новый орган. Познакомилась с директором Натальей Степановной Глуховой. Вскоре сыграла в Самаре несколько концертов, в том числе два детских, и меня пригласили на постоянную работу. Нужно сказать, что я волжанка, и моя душа постоянно рвалась из Сибири на Волгу. Счастлива, что оказалась в Самаре.

— Для вас Самара — очередная ступенька артистической карьеры или новый творческий этап?

— И то, и другое. Здесь я продолжаю заниматься моим любимым делом. Но, с другой стороны, новый инструмент открыл для меня новые, более широкие перспективы. Тот, что был в Красноярске, значительно меньше самарского. Да и сами по себе возможности у Самарской филармонии иного масшаба: пройден большой путь, накоплен огромный опыт. Сюда постоянно приезжают хорошие музыканты, которые до Сибири по разным причинам не добираются, и это расширяет перспективы моих творческих контактов.

— Для России орган — инструмент не очень традиционный.

— Безусловно. У наших слушателей нет опыта общения с органной музыкой, нет знаний, которые необходимы для ее восприятия. А ведь органная музыка писалась по определенному поводу, на определенные тексты. Вся ее история, по крайней мере до ХХ века, связана с протестантской, католической культурой. Я это поняла, когда оказалась во Фрайбурге, осознав, насколько эмпирически мы подходили к интерпретации произведений того же Баха. Это была просто интуиция, музыкальное чутье — правильно или неправильно, никто не мог знать. Мы играли, как хотелось. Но если знаешь текст, на который написан тот или иной хорал или прелюдия, место сочинения в литургии или во времени церковного года, задача постижения замысла композитора значительно упрощается. Для нас — органистов все это так же сложно, как и для публики. Поэтому путь, который проходит сейчас органная культура в России и для исполнителей, и для слушателей — это пока еще путь постижения, и этот путь далеко не пройден.

— А как в Европе?

— Там иное дело: человек, приходя в церковь, постоянно слышит орган, и этот язык ему понятен. За рубежом это повседневность, да и органных концертов гораздо больше. В городе, равном по населению Самаре, имеется не менее двух десятков церквей с органами, и в каждой помимо служб дается по два-три концерта в неделю. За рубежом заманить слушателей на органный концерт достаточно сложно. В России же органисты счастливые: у нас очень большой интерес к этому инструменту. В этом отношении Самара не исключение. Для тех, кто пришел на органный концерт впервые, многое не понятно, музыка оказывает только эмоциональное воздействие. Поэтому свою задачу как солиста-исполнителя, вижу в том, чтобы помогать слушателям. Мои программы должны носить просветительский характер.

— Как вам показался самарский орган?

— Это очень качественный инструмент. Безусловно, был сделан правильный выбор: фирма «Рудольф фон Беккерат» входит в десятку лучших в мире. Сейчас все инструменты делаются универсальными, на них можно играть музыку разных эпох, стран и стилей. Тем не менее самарский орган — породистый, имеет свое лицо. По тембру и по характеру звучания он — немецкий, и мне кажется, что его достоинство — именно в этом индивидуальном характере.

— Как сказываются на органе акустические свойства зала, в котором он находится?

— Есть два типа органа: церковный и концертный, и с этим нужно считаться. Ни один концертный орган не звучит в церковной акустике: там — особая реверберация. Если хочется особой мощи звучания, нужна церковная акустика, если интересоваться деталями, отдельными нотами, рожденными композитором в муках, нужно идти в филармонию. Здесь и исполнитель слышит каждый звук, может контролировать каждый свой палец.

— Доводилось ли вам играть на органе в Большом зале Московской консерватории?

— Как лауреат международного конкурса я играла на этом органе, одном из лучших в нашей стране. Он создан великим французским мастером ХIХ века, не каждая европейская страна может похвастаться таким инструментом.

— Много ли в России органов?

— Думаю, около сотни, и самарский — один из лучших. В этом убедилась и общаясь с приезжающими сюда зарубежными музыкантами. Всем им он нравится по-разному. Немецким исполнителям — очень, потому что ориентирован на немецкие органные традиции и культуру. А одному известному швейцарскому органисту в самарском органе не доставало терпкости и мягкости, присущих французским инструментам. Тем не менее его концерт продемонстрировал огромные возможности нашего органа.

— Могут ли слушатели ощутить различия разных исполнительских школ?

— Конечно. В Европе основными являются немецкая и французская школы. Первая — более организованная, вторая же допускает некоторые отклонения от догм.

— Где в нашей стране можно получить профессию органиста?

— Органных школ у нас не так много — не более семи-восьми. Есть, например, школы в Москве, Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Казани, Астрахани, Новосибирске. К западу от Москвы они вообще отсутствуют: там нет консерваторий.

— А можно было бы учиться органу в Самаре?

— Все зависит только от наличия учебного инструмента. В филармонии это делать невозможно, так как в большом зале постоянно проходят концерты. Но обучение на органе имело бы большой смысл, и даже не с целью воспитания профессиональных исполнителей на этом инструменте, а для невероятного расширения кругозора музыкантов — и пианистов, и хоровиков, и композиторов.

— Многие ли композиторы пишут сегодня для органа?

— Конечно. У нас проводятся и фестивали современной органной музыки. Недавно в Самаре я играла произведение местного композитора, преподавателя академии культуры и искусств Павла Плаксина на его авторском концерте. Меня поразило качество этого сочинения, в высшей степени профессионального, и к тому же очень искреннего, что всегда отличало русскую школу.

— А как воспринимают органные концерты дети?

— В принципе детям все равно что слушать: скрипку, фортепиано или орган. Им обязательно понравится, если будет интересно. Филармонические концерты для детей, будь то симфонические, вокальные или органные, — это всегда приобщение музыке. Просто орган дает ребенку особую возможность войти в мир музыки, так как этот инструмент таит в себе еще и некую загадку.

— Какова перспектива развития органных филармонических абонементов?

— Мы будем и дальше двигаться по пути просветительства. Мне кажется интересным остановиться на знаковых для органного искусства именах композиторов в контексте времени, в котором они жили. Что происходило, скажем, в России, когда жил Бах. Интересно сопоставить факты биографий разных композиторов, их творчество. Любопытно, что при минимальных возможностях коммуникации до Баха дошла музыка Вивальди, которую он обработал. В ХIХ веке связей было уже значительно больше, и это не могло не сказаться на творчестве композиторов. Это мои задумки на будущее. А в нынешнем году в цикле «Органный олимп» в Самаре выступят действительно выдающиеся мастера современности. То, что наша филармония идет на связанные с этим расхрды, говорит о качестве ее работы. Мы хотим, чтобы в нашем зале играли по-настоящему хорошие музыканты. Это воспитывает вкус слушателей. Самарскому органу всего шесть лет, и местная органная публика пока что в стадии становления.

— Какое впечатление произвела на вас Самара?

— Творческая жизнь города меня полностью устраивает и радует. Здесь большие возможности для реализации творческих проектов и идей. Местная публика очень чуткая. В зале бывает не так много профессионалов, но просто чудо, насколько точно слушатели чувствуют искренность и мастерство исполнителя. Что же касается самого города, то я совершенно очарована его природой, окружающим ландшафтом. Бескрайние волжские дали, совсем рядом Жигули — этим не может похвастать ни один город на Волге. Кстати, выдающийся органист Ги Бо Ве, проезжая по Самаре на машине, сравнивал ее с Сан-Франциско, а волжскую набережную — с набережной в Ницце. Он, видевший почти все в мире, сказал, что мечтает приехать в Самару — в романтический город с небольшими гостиницами и кафе, с атмосферой, в которой хотелось бы мечтать.

Валерий ИВАНОВ.
Фото Юрия СТРЕЛЬЦА

http://samarskieizvestia.ru/