Органичный музыкант

Александр Новоселов – единственный в Карелии концертирующий органист. Его знает не только публика, которая собирается на органные концерты в кондопожский Дворец искусств, Александр – лауреат российских и международных конкурсов.

Откуда у него любовь к этому инструменту? Почему до сих пор не могут разгадать все тайны Баха? Можно ли устраивать вокруг органа шоу? И, наконец, можно ли запланировать любовь, если ты полностью поглощен музыкой?

13-летним мальчишкой он пришел в Александровский костел города Кирова и был поражен акустикой, мощью, многообразием тембров органа. С этого, собственно, все и началось: Кировский колледж искусств, Нижегородская консерватория с факультативными занятиями игры на органе. Потом —  Петербург, кафедра органа, клавесина и карильона факультета искусств Санкт-Петербургского государственного университета под руководством профессора Даниэля Зарецкого. И именно Зарецкий предложил своему аспиранту рассмотреть предложение о работе в Кондопоге.

— Я приехал в Кондопогу, увидел шикарный инструмент, великолепные возможности для занятий, да и Петербург недалеко – удобно ездить на учебу. В общем, решил остаться. Так я здесь уже пять лет.

— Карильоны – это те колокола, что каждые полчаса звучат в Кондопоге?

— Да, но это, скорее, имитация – в кондопожских карильонах мелодия записана, а в настоящем инструменте есть клавиатуры, как в органе, но, в отличие от органа, играют на них кулаками – клавиши уж очень большие. В России есть всего три инструмента – в Петербурге в Петропавловской крепости, в Петергофе и совсем недавно установили в Белгороде.

— Вы сейчас рассказываете, а я вспомнила скетч «Уральских пельменей» про кафедру бубна — «Российский бубен на грани коллапса!». С карильоном, наверное, та же история…

— Кто знает, может, средневековые европейские традиции получат популярность в современной России и у нас в каждом городе будут карильоны – тогда на них кому-то надо будет играть. Я, конечно, не очень много занимался на карильоне, потому что жил в Кондопоге и получалось приезжать в Санкт-Петербург только раз в месяц. Кстати, и клавесинов в России не так много. А вот органов, начиная с 90-х годов прошлого века, построили немало.

— Органная музыка стала популярной?

— Я бы даже сказал, модной. Только в Петербурге за прошлые два-три года появилось четыре солидных инструмента: в Мариинском театре, в Санкт-Петербургской консерватории, в Таврическом дворце и в Финской церкви построили очень хороший инструмент – копию органа по старинным чертежам Зильбермана, на чьих органах играл Бах. Такой орган — единственный в России. В Таврический дворец, кстати, хотели покупать нашего «француза» (так в кондопожском Дворце искусств называют «маленький», построенный по старинным чертежам Версальский орган эпохи барокко), но не договорились о цене. В итоге построили точно такой же новый.

— А на органе эпохи Баха вы играли?

— Да, он очень отличается, клавиатура сделана по-другому, приходится привыкать, и этот инструмент немножко другой темперации, у него звучание более терпкое. Играя на нем музыку Баха, ощущаешь, как это должно звучать. Вообще интересно играть музыку на том инструменте, для которого она была написана.

— А вы себя в какой эпохе видите?

— Ой, не знаю… Мне нравится играть разную музыку, и современную в том числе… Наверное, здорово было бы побывать в Европе XVIII-XIX веков – просто посмотреть, но не жить в то время.

— У вас есть кумир среди композиторов, писавших музыку для органа?

— Конечно, Бах. Он был гением — исследователи пишут, что у Баха в разных интервалах заложены риторические фигуры, которые ассоциируются с библейскими символами. Есть даже утверждения о математическом гении Баха, который именно математически просчитывал свои сочинения. Например, в пассакалии Баха заложена символика золотого сечения. В творчестве Баха до сих пор много тайн – можно всю жизнь изучать. А еще я люблю Сезара Франка, Шарля Мари Видора, Луи Вьерна — они писали для больших романтических инструментов и от миниатюр выросли до масштабных произведений. Даже орган в их эпоху изменился и достиг масштаба симфонического оркестра – его звучание отличается от барочных инструментов, появляются новые романтические регистры, которые звучат  более мягко, матово. Был такой знаменитый мастер Аристид Кавайе-Коль, он совершил реформу в органостроении, и такие большие симфонические органы до сих пор сохранились во Франции. И даже один есть в России – в большом зале Московской консерватории.

— А как вы относитесь ко всякого рода экспериментам, когда орган пытаются использовать, например, в джазовом звучании?

— На самом деле положительно. Раньше я более скептически был настроен, особенно когда только начал заниматься на органе. Я думал, что, кроме Баха и музыки эпохи барокко, ничего играть не буду. Но в консерватории разные программы нужно играть, и постепенно появился интерес к другой музыке. Поэтому сейчас я, наоборот, приветствую эксперименты. И зрители, кстати, это принимают лучше. В Москве вообще один орган в афише уже не очень интересует публику, поэтому стараются всегда либокакой-то инструмент добавить к органу, либо концепцию концерта интересную преподнести. И даже шоу устраивают. В Москве есть органистка – Екатерина Мельникова – она устраивает органные шоу с танцами и разными инструментами, и даже световое шоу. Совсем академические музыканты нередко воспринимают это в штыки, а мне кажется, если это сделано грамотно, то почему бы и нет?

— Как вы оцениваете кондопожский орган?

— Сам инструмент я оценил бы, без сомнений, на 5 баллов, но акустика зала не рассчитана на такой большой духовой орган, это минус, поэтому лишь 4 балла. Однако у нас органный мастер Сергей Горохолинский сделал электронную реверберацию, и создается эффект, будто находишься в соборе под высокими потолками. Это маленькая хитрость, но звучит симпатично.

— Вы мечтатель или реалист?

— Все же я романтик и мечтатель.

— И о чем мечтаете?

— Ой, обо всяком невозможном… Хочется свой орган, частный органный зал, но это действительно из области фантастики.

— Простите за вопрос, но как обстоят дела с личной жизнью?

— С личной жизнью пока не очень, но, наверное, я сам еще не очень стремлюсь к этому – больше посвящаю себя музыке, много планов —  концертных, конкурсных. Поэтому, думаю, личной или семейной жизнью займусь позже.

— Любовь, по-вашему, можно запланировать?

— В определенном смысле какое-то личное семейное благополучие – думаю, да. Но действительно порой любовь приходит внезапно. Это было, но, правда, давно.

— То есть сейчас ваше сердце свободно?

— Да – сейчас да. Но все же я себе сказал, что семьей буду обзаводиться после 30 лет. Сейчас мне 28.

— Ага! Так недолго осталось. Вы вообще эмоциональный человек? Я вас никак не могу представить кричащим, например…

— Я по знаку Зодиака – Телец, и это достаточно терпеливый знак, но бывает, когда что-то накопится и накипит, могу и кулаком по столу. Правда, это бывает очень редко.

— В любом сообществе существует своя иерархия – есть ли такая в музыкальном мире?

— Лично я всегда ко всем музыкантам отношусь с большим уважением, потому что игра на любом музыкальном инструменте – это очень сложно. Но вообще некоторая снисходительность, конечно, есть. Например, пианисты считают себя белой костью – типа одни они музыканты, а все остальные где-то«вокруг музыки», и скрипачи, кстати, тоже этим страдают. Или говорят, что теоретики – это неудавшиеся исполнители. Или есть мнение, что органист – это неудавшийся пианист.

— А последнее не так?

— Нет, конечно. Это субъективное мнение пианистов, ни разу не пробовавших играть на органе. Здесь совершенно другое звукоизвлечение. Фортепиано — более чувствительный к прикосновениям инструмент, многое зависит от свободы руки, и сразу слышно, когда у пианиста зажата рука – звук становится жесткий. На органе это незаметно. Орган не реагирует, как фортепиано, и здесь от силы нажатия на клавишу ничего не зависит – звук будет один и тот же. Выразительность достигается другими методами — за счет замедления, ускорения, за счет ритма. Поэтому когда пианисты впервые пытаются сыграть на органе, у них ничего не получается.

— Кондопожский орган для вас просто хороший инструмент или все же нечто большее?

— Конечно, больше, чем просто инструмент. Он, бывает, капризничает – у некоторых органистов вдруг начинают западать клавиши или регистры фальшиво звучать, хотя час назад у меня все звучало идеально. То есть какая-то связь с инструментом должна быть. Я с нашим органом за пять лет уже подружился.

http://rk.karelia.ru

www.principal.su