Любовь Шишханова: «Органный звук имеет целебную силу»

29 июня свой юбилей отмечает солистка-органистка Ярославской филармонии, профессор кафедры органа и клавесина Московской консерватории, народная артистка России Любовь Шишханова.

Она родилась в 1947 году в Казазхстане и вот уже 45 лет носит почётный титул «хозяйки ярославского органа». Благодаря ей органная музыка вошла в жизнь тысяч наших земляков. Накануне дня рождения Любовь Шишханова любезно согласилась ответить на вопросы интернет-портала «ЯРНОВОСТИ».

– Любовь Башировна, ваша жизнь сегодня нагружена до предела. Ведь делить её приходится между двумя городами – Ярославлем и Москвой. Что остаётся главным в вашей жизни, а от чего пришлось отказаться?

– Отказаться пришлось от свободного времени. С понедельника до среды я – в Москве, это мои рабочие дни в консерватории. Вот уже семнадцатый год преподаю, занимаюсь со студентами. Есть ещё масса дел чисто организационных. Свободного времени просто нет. В выходные считаю за счастье, если удаётся позаниматься на органе. Это, пожалуй, и есть самое главное.

– Студентов, которые учатся на органистов, не может быть много. Это штучная специальность, не так ли?

– В этом году в Московской консерватории было пять выпускников по классу органа. Правда и кафедра у нас довольно большая – семь педагогов.

– И все пять выпускников знают, куда они пойдут?

– Большинство продолжит учиться в аспирантуре. Но вот один мой выпускник Денис Писаревский поехал в Германию и поступил в Высшую школу музыки Штутгарта. Он будет учиться у всемирно известного немецкого органиста Людгера Ломанна. В органной музыке Ломанн совершил настоящий переворот. В двадцать семь лет он написал докторскую диссертацию, которая стала руководством для органистов по всему миру. Он, можно сказать, ещё молодой, ему шестьдесят с небольшим.

– Попасть к Ломанну в ученики – большая честь?

– О подобном можно было только мечтать. Я счастлива. Ещё одна моя студентка Софья Иглицкая после консерватории и аспирантуры два года училась в Любеке. Там исторический орган очень интересный. В 17 веке на нём играл великий немецкий композитор Дитрих Букстехуде. Она там проучилась два года, а в этом году тоже поступила к Ломанну. Но это уже более высокая ступень, концерт-экзамен для сольной игры.

– Когда нынешние выпускники консерватории закончат аспирантуру, им будет, где играть? Хватит ли органов на всех?

– Когда наши студенты едут за границу доучиваться, они нередко там остаются. В России не так много мест для работы. В советское время профессор Леонид Исаакович Ройзман направлял нас по распределению в тот город, который получал орган. Сейчас этого нет. Из Москвы, как правило, никто не уезжает. В столице гораздо больше возможностей, да и органов тоже. Раньше их имели только Малый и Большой залы консерватории. Плюс концертный зал имени Чайковского. Сейчас к ним прибавились Кафедральный католический собор, Кафедральный лютеранский собор с замечательным органом фирмы «В.Зауэр», самым старым в Москве, Московский международный Дом музыки с огромным органом фирмы «Клайс». Инструментов стало больше раза в три. Концертов идёт просто немыслимое количество.

– По моим ощущениям, начало 70-х годов, когда вы начинали концертную деятельность, было временем моды на орган. Органная музыка звучала в фильмах, даже в текстах эстрадных шлягеров нередко упоминался орган. А насколько он популярен сегодня? Изменилась ли аудитория органных концертов за последние десятилетия?

– Я могу сказать, что орган остался у ярославцев любимым инструментом. Может быть, он сейчас не представляет из себя такую экзотику, как раньше. За прошедшие годы в Ярославле образовалась хорошо подготовленная органная публика. Можно сказать, сообщество. Всё-таки, прошло уже более сорока лет с тех пор, как в Ярославле появился орган. Не могу сказать, что этой публики очень много. Во всяком случае с ней можно проводить международный фестиваль органной музыки имени Леонида Ройзмана. На нём звучат очень сложные музыкальные произведения, и они воспринимаются, как должно.

– А вы часто сейчас выступаете в Ярославле?

– Как всегда. Я, конечно, играю на открытии и закрытии сезона, а также в его середине. Кроме того, есть четыре концерта-беседы детского абонемента, который существует с 1975 года. Так что, ничего не изменилось. Детские концерты проводятся по воскресеньям днем.

– Вы ведь не одна даёте органные концерты в Ярославле? Приезжают молодые музыканты?

– И молодые, и не очень, и зарубежные, и наши. В Ярославле прошло уже десять органных фестивалей имени Ройзмана. Первый состоялся в октябре 1997-го, после капитального ремонта органа, и с тех пор мы проводим фестиваль раз в два года. Задача фестиваля – познакомить нашу публику с новой и малоизвестной музыкой, представить молодых исполнителей и показать орган во всех его ипостасях: орган звучит не только соло, но и в сочетании с хором, а также с симфоническим оркестром.

– То есть орган в Ярославле не простаивает без дела?

– Ни в коем разе. А два года назад мы его ещё раз отремонтировали. Теперь наш орган даже выглядит по-другому.

– Я, к сожалению, не помню, как он выглядел…

– Он был такой серо-красный и, по словам директора Ярославского джазового центра Игоря Гаврилова, напоминал мебельную стенку из ГДР. А тут случилось так, что наш директор Лариса Викторовна Гаврилова поехала в Вену в командировку, и там насмотрелась красивых органов. Роскошные, барочные, все в золоте и резьбе. Вернулась в Ярославль и говорит: «Почему у нас такой орган некрасивый? » Понятно, почему. Министерство культуры платило по принципу: чем дешевле, тем лучше. Не до красоты было. Она меня спрашивает: «Неужели ничего сделать нельзя?» Я говорю: «По-моему, нельзя».

Поскольку мы всё-равно готовились к ремонту органа, в Ярославль приехал директор немецкой фирмы «В.Зауэр» Петер Фрессдорф, отец нашего органа. Мы его спрашиваем: «Петер, можно что-нибудь сделать?» Он отвечает: «Да, конечно!» И начал расписывать возможные варианты. Теперь у нас орган цвета слоновой кости, с золотой отделкой. Совсем по-другому смотрится, достойно и красиво. Так что, оказывается, всё можно.

– Существует ли сегодня такое понятие, как русская органная школа?

– Она находится в стадии формирования. Можно говорить о русской органной школе, когда есть русская музыка для органа. Она уже появляется, причём очень интересная. Надо её как можно больше пропагандировать. Когда мои западные коллеги приезжают в Россию, они удивляются тому, что у нас есть профессиональные, хорошо наученные музыканты. Иностранцам всё кажется, тут медведи с балалайками по улицам ходят. За последние годы уровень исполнения очень вырос.

Если говорить о педагогике, тон здесь задают органисты Москвы и Санкт-Петербурга. В советское время московскую школу возглавлял Леонид Исаакович Ройзман, а ленинградскую Исай Александрович Браудо. Недавно умерла одна из самых выдающихся его учениц Нина Ивановна Оксентян. Она прожила сто лет, причём в девяносто шесть ещё играла. В настоящее время кафедрой органа и клавесина в Московской консерватории заведует профессор Наталия Николаевна Гуреева, а в Санкт-Петербурге профессор Даниэль Феликсович Зарецкий.

– Орган удлиняет жизнь?

– Не сомневаюсь, что органный звук имеет целебную силу. Я просто чувствую её на себе.

– Мы живём в эпоху смешения жанров, которое порождает самые неожиданные сочетания. Поп-музыка, джаз, электроника — всё это влияет на академическую музыкальную культуру, заставляя её меняться. А что сегодня происходит в мире органной музыки? Поддался ли он влиянию других жанров?

– В Челябинской филармонии работает органист Владимир Хомяков. Замечательный музыкант, прекрасно играет Баха и вообще весь органный репертуар. Тем не менее, он занял первое место на конкурсе «Джаз и церковный орган». Хомяков импровизирует в джазовом духе – и соло, и с солистами – и очень любит это делать. Так что, орган открыт для новаций.

– А вы джаз не пробовали играть?

– Нет. Я очень люблю и уважаю этот вид искусства, но это совершенно не моё.

– Какую музыку вы слушаете, когда устаёте от академической?

– Я от неё не устаю. Не успеваю слушать даже то, что необходимо по профессии. Сейчас, к счастью, возможностей для этого масса, в лучшем исполнении и отличном качестве. Для меня отдых – возможность спокойно позаниматься на органе.

– А какие-то фавориты среди эстрадных исполнителей, отечественных или зарубежных, у вас есть?

– Я, честно говоря, не очень в курсе. Даже не могу на эту тему ничего сказать.

– Многие творческие личности достаточно одиноки, хотя бы потому, что всё время при деле. Есть ли у вас друзья?

– Конечно. В Москве у меня старые друзья ещё со студенческих времён. С некоторыми мы до сих пор мы очень близки. И в Ярославле, разумеется, появились друзья за сорок пять лет.

– А какой город вам ближе и дороже, Москва или Ярославль?

– Они для меня слились. Есть старинная поговорка в словаре Владимира Даля «Ярославль-городок – Москвы уголок». Контраст, конечно, есть и достаточно сильный. Но для меня один город как бы дополняет другой. То, чего мне не хватает в Москве, я получаю в Ярославле. И наоборот. В целом получается очень гармонично.

– Есть ли у вас увлечения за пределами музыки? Книги, путешествия?

– Я всё время что-то читаю. Сейчас – книгу о Генделе. Написала её профессор Московской консерватории Лариса Кириллина. До этого прочла её же книгу о Бетховене. Там масса материала, который раньше не был известен. А вчера по дороге в Ярославль читала книгу воспоминаний известной пианистки Эсфирь Дьячковой. Я её хорошо знаю, мы в одно время учились в консерватории. Она давно живёт в Канаде, концертирует и преподаёт. Её книга мне очень интересна.

– То есть даже то, что вы читаете, оказывается связано с музыкой?

– Не всегда. Я периодически испытываю потребность перечитать что-нибудь из русской классики. Хочется хорошего литературного русского языка. Та речь, которую сейчас слышишь даже по телевидению, ужасна.

– При советской власти серьёзная музыка пропагандировалась, но доступ к значительной её части был ограничен. Сейчас в Интернете можно найти всё, что угодно, но пропаганда ушла в прошлое. Как вы считаете, нужно ли воспитывать музыкальный вкус или пусть каждый сам себя воспитывает?

– А я не считаю, что нет пропаганды. Во всех солидных филармониях есть симфонические оркестры, абонементы серьёзной музыки, в том числе и у нас. С этим всё более или менее нормально. А вот в образовании есть проблемы.

Московская консерватория всегда славилась разнообразием предлагаемых дисциплин. При желании студент мог одновременно заниматься на фортепиано, играть на органе, осваивать дирижирование. А сейчас вторая специальность –платная. У меня была студентка, с которой я два года занималась факультативно. Она выбрала «орган» в качестве второй специальности. Сдала экзамен, полгода проучилась и говорит: «Больше я не могу платить». Четыреста тысяч за год – кто же такое вытянет? Многие из тех, кто хотел бы учиться, не могут себе позволить. Мы ограничиваем свою музыкальную культуру. Сама консерватория вопрос решить не может. Его надо решать на государственном уровне.

– А что вы думаете о себе как о педагоге? Легко ли с вами ученикам?

– Не знаю, это надо у студентов спрашивать. По крайней мере, я довольна своими студентами. В консерватории случайных людей нет. Там всегда большой конкурс, и те, кто его прошёл, знают, чего хотят. Я не могу сказать, что у меня в классе кто-то отлынивает. Все работают добросовестно. Другое дело, что не всегда выходит то, что хочется. Тут требуется терпение. Растить мастерство надо медленно и точно.

– Слышал, что в советское время вам довелось быть народным заседателем в суде. Какие впечатления у вас остались об этом эпизоде вашей жизни?

– Я там чуть не плакала, так было жаль подсудимых. Судить – это не моё. Меня выбирали на год, и я с облегчением оставила эту общественную обязанность. Помню историю с одной продавщицей, которая немножко проворовалась. Я выступала за то, чтобы её помиловали. Потом прихожу я в магазин, она стоит за прилавком. Я её о чём-то попросила, а она так нахамила, что мало не показалось.

Беседовал Александр Беляков.

https://yarnovosti.com

www.principal.su