Евгения ЛИСИЦЫНА: о времени и о себе

Если вы покопаетесь на своих антрессолях и попробуете отыскать среди старых виниловых пластинок, которые рука не поднимается выбросить, записи органной музыки, то обнаружите, что почти все они — в исполнении Евгении Лисицыной. Именно с этого имени начиналось знакомство населения всех республик Советского Союза с органной музыкой. 

C 5 по 27 ноября в Органном зале Красноярской филармонии пройдёт Второй международный красноярский фестиваль «Вселенная – Орган». Слушателей ждут встречи с великолепными произведениями русской и зарубежной классики. В программе фестиваля примут участие как российские, так и зарубежные исполнители, имена которых известны всему миру. А откроется фестиваль двумя концертами в исполнении именно Евгении Лисицыной. Накануне её приезда в Красноярск наш корреспондент взял у выдающейся органистки из Латвии интервью — по скайпу.

Ирония судьбы 

— Евгения Владимировна, вы одна из первых россиянок, получивших латышское гражданство после распада Союза, в 1995 году. Почему в 60-х вы уехали из России и как вам живётся в Прибалтике? 

— Я училась в Ленинградской государственной консерватории имени Н.А. Римского-Корсакова у замечательнейшего педагога, профессора Владимира Владимировича Нильсена. Позже по личным мотивам я уехала из Ленинграда и поступила в Латвийскую государственную консерваторию им. Я. Витолса, где моим педагогом стал профессор Николай Карлович Ванадзиньш. В Большой советской энциклопедии в статье о Н.К Ванадзиньше можно прочитать, что я — его ученица. 

Я закончила консерваторию по органу в Риге за три года, потому что занималась по 8-9 часов в день! Но педагог сказал: «Вам же в армии не служить — давайте пообщаемся у инструмента!» Я была счастлива… На пятом курсе консерватории записала свою первую пластинку. Меня сразу же пригласили в Латвийскую государственную филармонию на работу. Всё бы ничего, но в 1991 году всё рухнуло — в том числе и наша филармония, в которой раньше работало 400 человек, а сейчас осталась лишь концертная дирекция). Всех музыкантов уволили, и с тех пор мы — свободные художники… 

Для меня светочем в жизни стал Домский собор — это моё рабочее место вот уже более полувека… 

После смерти Николая Карловича я, по понятным причинам, не могла преподавать в консерватории, хотя учитель всегда называл меня своей наследницей… Более того, недавно в Риге праздновали 90-летие консерватории и, несмотря на то, что мне, отличнице, здесь когда-то вручали диплом под №1, и я была единственной студенткой, получавшей стипендию имени Чайковского, — меня даже не поздравили с юбилеем альма-матер и никуда не пригласили… 

И по сей день никакой педагогической работой я не занимаюсь, хотя с удовольствием бы это делала, потому что мне есть что рассказать и передать. Недавно мне пришла в голову мысль: поскольку меня буквально распирает от знаний — я решила, что обязательно, когда будет побольше времени, всё изложу на бумаге. Кому-нибудь это наверняка пригодится…

Жемчужина Домского собора 

— Вы играете во всемирно известном Домском соборе на старинном инструменте, которому более 120 лет… За ним как-то по-особому следят? Может быть благоприятные условия созданы в помещении? Но ведь 100 лет назад таких условий ещё не было… Тогда в чём секрет долгожительства инструмента? 

— В начале 80-х годов, когда филармония стала эксплуатировать орган, механизм увозили в Голландию, там его подынтонировали, обновили. В помещении за ним ухаживало пять мастеров, которые постоянно находились в соборе, следили за температурой и влажностью. Сейчас орган никто так тщательно не обслуживает, такое у нас время… Когда дефекты обнаруживаются, делается запись в журнале, и по вызову приходит мастер. А секрет долгожительства, думаю, в том, что 100 лет назад если уж делали вещь, то на века, это касается и музыкальных инструментов… И орган мастерили из хороших материалов, на совесть, потому долго и живёт… 

ДОСЬЕ 

Евгения Лисицына родилась в подмосковном Ступино. Окончила Ленинградскую государственную консерваторию имени Н.А. Римского-Корсакова по классу фортепиано и Латвийскую государственную консерваторию им. Я. Витолса по классу органа. Записала более 20 альбомов, в числе которых — её собственное переложение для органа концертов Антонио Вивальди «Времена года». Её записи признаны наиболее популярными. В 1968 г. получила вторую премию на Межреспубликанском конкурсе органистов имени Чюрлёниса. Творческая карьера Лисицыной связана, прежде всего, с органом Домского собора в Риге. Здесь, в частности, она осуществила свой самый амбициозный проект — исполнение всех органных сочинений Иоганна Себастьяна Баха на протяжении 1999—2001 гг.

 Хобби: вязать, придумывать концертные наряды

 Любимый композитор: И. С. Бах

 Любимые книги: исторические. 

— Как вы относитесь к аутентичному исполнительству на старинных реконструированных инструментах? 

— Такое движение существует, я знаю, но что значит аутентичное? Музыка всё равно звучит совсем не так, как раньше исполняли. Однако, когда кто-то играет, я очень рада послушать, потому что уважаю желание коллег приблизиться к высокому исполнительству. 

Я считаю, что наш орган, которому 120 лет, не старинный, а современный инструмент. Конечно, можно сказать, он романтический и хотелось бы играть на нём музыку того времени, когда жили композиторы, её написавшие. В нашем соборе прекрасно звучит, например, Макс Регер. Но имея один инструмент, мы не можем играть только романтическую музыку, а исполняем всё, в том числе и Баха, которого, кстати, можно играть на одном регистре, и музыка будет великолепно звучать.

Бах – это космос… 

— Какое место в вашем творчестве занимает Бах? И почему люди сегодня так любят его музыку? 

— «Не ручей! — Море должно быть ему имя», — сказал о Бахе великий Бетховен. Я считаю, даже не море, а космос, потому что, с одной стороны, это совершенно изумительно всё звучит, а с другой — это загадочная какая-то система, в которой он абсолютно точно находится. Постоянно, когда эту музыку играешь, — находишь что-то новое. Почему любят его и сегодня? Я вам расскажу один случай. Однажды, в 2001 году, я играла в Волгограде довольно сложный цикл «Музыкальное приношение» (это сгустки всего, что у автора по творчеству рассеяно, а здесь — концентрированно выражено). Помню, начала играть токкату до мажор, а она очень красиво звучит, и берёшь очень низкий регистр — язычковый, у которого очень трещащий звук. Последняя нота трещала так, что даже слышно было, как язычок шевелится. Когда я начала играть этот момент, в зале почему-то засмеялись. А я играю и думаю: «Ничего себе, привезла, называется, приношение! Публика, как дети…». Но дальше в зале установилась гробовая тишина. Впервые слышали волгоградцы эту очень сложную музыку, которая и звучит великолепно, и найти в ней можно много интересных интонаций. Берёшь аккорд — пауза — а тишина звенит! Меня это потрясло… Вот и любят Баха за стройность, чудо, космос… 

— Насколько популярны сегодня концерты органной музыки в Латвии? 

— В советское время концерты проходили каждый день, и всегда зал был заполнен. Сейчас меньше посещают. Зимой, когда концерты проходят один — два раза в неделю, бывает 200 человек на 1500 мест, и мы считаем, что это уже хорошо. А летом Рига – популярный туристический центр, и зал не пустует. 

— Нравится ли вам исполнять современную органную музыку? 

— Очень часто современные композиторы пишут музыку для органа, не зная свойств этого инструмента, — в этом беда. Меня отпугивают некоторые современные выкрутасы, механические поиски новизны. Мало вижу такого, что было бы интересно, может быть, я ретроград? 

…Хотя есть и хорошая музыка, как, например, у Барбера, Мессиана, Дюпре — это нравится! Французы перехватили пальму первенства, возможно, потому, что у них был девиз — уподобить орган симфоническому оркестру. Конечно, орган у них не такой полифонический инструмент, как у Баха, но они предложили современникам абсолютно новый взгляд на музыку. У чехов тоже есть крупицы интересного, к чему можно обратиться.

Секреты звукоизвлечения 

— С обывательской точки зрения любой пианист может сыграть на органе. Так ли это на самом деле? 

— Это большая ошибка, потому что средства выразительности у этих двух инструментов абсолютно разные. Основа фортепианной игры – это удар. На органе ты можешь ударять сколько угодно — звук только один, и он будет длиться ровно столько, сколько ты нажимаешь на клавишу. А на фортепиано звук затихает, и пианисту надо основательно переучиваться, чтобы освоить игру на органе. 

— Мы видим, что органисты — преимущественно мужчины. Но вы как-то обмолвились, что физиологически женщина больше приспособлена к игре на органе. Что имели в виду? 

— Я не согласна с тем, что мужчин больше. В последнее время женщины активизировались. Тем более что, действительно, мужчинам физиологически менее удобно играть на органе — об этом мне сказал «по секрету» один знакомый венгерский органист. Вы же знаете, как устроена у мужчин нижняя часть тела, а при игре на органе надо активно работать ногами… 

— Органисты часто делают переложения для органа. Ваше переложение цикла «Времена года» А. Вивальди, по оценке музыкальных критиков, получилось очень удачным. В чём секрет?

 — Я очень люблю это занятие. Причём никогда не ставлю цель — переложить, это приходит по наитию. Я слышу какую-то музыку и понимаю, что она будет прекрасно звучать на органе. Над этим циклом я работала долго, много интересных идей приходило в голову, я много раз его переделывала, улучшала. Очень интересно, может, поэтому у меня это и получается. 

Я будут у вас, в Красноярске, играть Вивальди — Концерт ми минор изумительной красоты, а партитура его свалилась на меня буквально с неба. Как-то подошёл ко мне один скрипач и попросил переложить это произведение для скрипки. Я взяла ноты и переложила от первой до последней части и вполне довольна тем, что получилось! 

— А нет ли у вас мысли самой попробовать сочинять музыку? 

— Однажды, когда мне было лет восемь, я села и начала писать. И каково же было моё удивление, когда произведение, которое я «сочинила», в скором времени прозвучало по радио! Это был вальс Шопена. Я его сыграла по памяти, но как своё, видимо, так оно меня захватило! Но должна признаться, что сочинять музыку — всё-таки не моё…

О разном… 

— Кстати, какую музыку, фильмы, книги предпочитаете?… 

— После Баха на втором месте у меня — музыка Чайковского. Она играет на струнах внутри меня. Бывает, и некоторые эстрадные вещи талантливо написаны. Музыка — это мой мир: плохое настроение можно исправить музыкой, а можно хорошее испортить и прийти в состояние уныния. А вот фильмы современные я не люблю, потому что мне кажется, я вижу канву сюжетную, приёмы какие-то, которые из фильма в фильм повторяются с небольшими вариациями, а по-настоящему хороших фильмов очень мало… Книги люблю исторические. Очень нравится Мережковский — я его с удовольствием перечитываю. Из классиков люблю Тургенева и Пушкина (это вообще за скобками, как Бах). 

— И напоследок: у разных городов мира есть своё обаяние. Сразу ли чувствуется обаяние Риги и насколько это связано с большой историей города? Или у малых городов тоже могут быть свои флюиды? 

— Флюиды в городе делают люди. Если что-то человек создаёт одухотворённо, с душой, это остаётся в его облике навсегда. Все, кто хоть раз побывал в Риге, — в восторге от этого города. Я тоже люблю его, как и Москву, и наслаждаюсь тем, что здесь живу. Кстати, самой первой церковью в Риге был вовсе не Домский собор, как думают многие, а церковь святого Николая, где сейчас расположен музей прикладного искусства. Есть у нас и свои легенды. На кованой ограде Домского собора, в неприметном месте, если хорошенько поискать, увидите маленькую мышку из металла. Рассказывают, как она там появилась. Дескать, люди, которые строили храм, были так бедны, как эта мышь, у которой ничего нет. 

А знаете, что меня поразило в Красноярске, когда я впервые приезжала сюда с концертом 25 лет назад? У вас была улица с жутким названием — «Диктатуры пролетариата», я была в шоке. Диктатура — само по себе безобразное слово. Наверное, ужасно писать письма на такой адрес. Неужели не переименовали? Но всё равно я всех красноярцев очень люблю — меня хорошо принимали, и с удовольствием буду играть для вас вновь. До встречи! 

Вера КИРИЧЕНКО