Александр Майкапар, органист, заслуженный артист России, 67 лет

image
 
Про рояли, Пастернака и оперу в 7 лет

Моя жизнь началась на Пушкинской, в коммунальной квартире в Настасьинском переулке. Это был доходный дом, типа того, что на Солянке (Солянка, 1. — БГ). По изначальному проекту наша квартира задумывалась на одну семью, а в мое время там жило 28 человек. Состав жильцов был, конечно, замечательным и очень колоритным. Особенно выделялся Кирилл Калайда. Сейчас бы мы сказали, что он главный дизайнер, но тогда эта должность называлась «главный оформитель Москвы». С его утверждения обустраивались витрины Елисеевского и Филлиповского магазинов, оформлялись парады на Красной площади, павильон на Международной Брюссельской выставке — все это проходило через его руки. И вот, когда мне было 5–6 лет, я прибегал к нему в комнату, видел там миллион планшетов с макетами и эскизами, и рояль, на котором раньше играла его мать.

Дальше по коридору жило рабочее семейство, глава которого казался мне тогда громадным человеком. Иногда он выпивал и в те моменты любил весь мир. Он имел обыкновение тискать в коридоре нашу пожилую соседку невысокого роста, Генриетту Абрамовну. Этот великан объяснялся ей в любви, наваливаясь всей своей гигантской тушей. Генриетта Абрамовна тогда на всю квартиру начинала кричать: «Пгочь, пгочь, пьяный здоговяк!»

У Кузько всегда бывали очень интересные люди. Надо сказать, что Пастернак при собрании друзей именно там впервые читал «Доктора Живаго» (это отмечено в сноске романа, напечатанного в журнале «Новый мир»). Петруша любил медленно, заложив руки за спину, взад-вперед прохаживаться по коридору. Хозяйки, ворча, обходили его со сковородками и кастрюлями. А он говорил: «Это у меня такая тюремная привычка» — так как сидел в 1905 году три дня за революционную деятельность. Была еще одна соседка, из простых, такой прямо бальзаковский персонаж. Она жила в бывшей каморке, переделанной в комнату, и классово ненавидела Петрушу, все время приговаривала: «Петр Авдеевич, вы ведете пресловутый образ жизни и катитесь по наклонной плоскости».

Как-то, глядя на вечно пишущего и подчеркивавшего что-то Кузько, я и обратился к писанию, захотелось самому марать бумагу. И было мне тогда примерно 7 лет. В то время я очень увлекался Гете. И не размениваясь на мелочи, сразу решил писать оперу. Сначала, конечно, взялся за либретто, кучу бумаги исчиркал, лишнее у Гете выкинул. Я считал, что получится почище «Фауста» Шарля Гуно. Впоследствии отец собрал все эти исписанные листы в папочку, перевязал тесемочкой и в шутку подписал: «А. Майкапар. Из раннего».

Мы жили с бабушкой, в прошлом бывшей солисткой Берлинской оперы. И в нашей комнате стояло два рояля. А у моего деда, композитора, всю жизнь преподававшего в Петербургской консерватории, я застал в квартире аж целых три рояля.

Про «Новый мир»

Матушка, доведя меня до учебы в училище при Консерватории, устроилась работать литературным серкетарем в редакцию журнала «Новый мир», в то время главредом там был Твардовский. И я стал частым гостем в редакции, располагавшейся в угловом доме на Пушкинской площади. У них библиотека была просто великолепная, я прямо-таки пасся там.

А Твардовский имел обыкновение идти в редакцию от Садового кольца. Там на углу была булочная, где выпекали бублики. Он брал сразу связку из 20–30 штук и так шел в редакцию. Там сдвигали столы и устраивали чаепитие, где обсуждались все редакционные дела.

Про район

Что-то как-то было разменено, и у нас образовалась двухкомнатная квартира в метростроевском доме на углу Воронцова Поля и Земляного Вала, где мы поселились за месяц до рождения нашего сына. Мы очень хотели переехать именно сюда, прекрасное месторасположение было решающим фактором.

Мне нравятся бульвары, мне нравится все, что от Садового кольца к Бульварному, все по Бульварному кольцу и все, что от Бульварного кольца сюда, к Солянке. Все эти места мне очень дороги. Мой путь каждый день проходит по этим переулкам. Если говорить о каких-то особенно любимых местах, то вспоминается двор церкви Петра и Павла, очень много гулял с сыном своим там, пока там не произошли какие-то внутренние перестройки.

Я бы не сказал, что мне чего-то здесь не хватает и отравляет жизнь. Я бы хотел, чтобы было элементарно чище.

Кстати, на Солянку я в юности ездил заниматься домой к учительнице фортепиано. Путь сюда был для меня мучительным, хотя я ехал на троллейбусе №3 прямо от своего дома. И казалось бы, небольшое расстояние, да и пробок тогда не было — но доезжал я зелено-синий, меня укачивало от этой монотонности, и шел на занятия в как бы полупьяном состоянии.

Про кулинарную лавку «Братья Караваевы»

Привязанность — это ведь вещь субъективная, у меня к «Караваевым» она сразу образовалась, ходил сюда прямо с дня открытия. В кафе на Покровке мне нравится сидеть перед широкими окнами, через которые мой взгляд устремляется туда, к Чистым прудам, скверу…

Так вот, у всякого дела есть момент пика, а потом если не угасания, то какого-то ровного состояния. Поначалу музыка была не такая плохая, как сейчас. Хотя по мне — так лучше вообще без всякой музыки. Но вот сейчас, абсолютно в любых Караваевых, мне порой трудно выносить то, что играет. Это даже иногда и музыкой не назовешь. Просто бьет глухо по ушам, голове…

Я очень люблю встать часов в 7, чтобы оказаться в кафе, с компьютером и интернетом, с возможностью работать и писать, к самому открытию. Это даже вызывает иногда некоторую ревность и раздражение. Но именно здесь я могу отрешиться от всего и спокойно работать. Тут, в «Караваевых», я работал над серией «Великие художники» для «Комсомольской правды» — написал 8 книг-альбомов. И столько же для серии «Музеи мира». Эта работа мне очень нравилась, и большую ее часть я выполнял именно здесь. И это было такое сочетание приятного с приятным.

В Караваевых есть какая-то постоянная публика, всегда можно увидеть знакомые лица. С кем-то я общаюсь, например с одним преподавателем из МИЭМ. Еще есть те, кого вижу постоянно, но не знаю имени. И вот эта атмосфера — то, что кому-то кивнешь, кто-то с тобой поздоровается — очень приятная. Мне еще с юности приходилось читать о каких-то парижанах, которые имели свой столик в кафе в течение долгих лет, и это описание парижской жизни очень мне тогда нравилось. Так вот, могу сказать, что сейчас я живу именно такой жизнью. Я знаю, что, приходя сюда выпить чашечку кофе, кто-нибудь из знакомых обязательно за это время да и зайдет.

Я достаточно часто бываю в Венеции — гастролирую и занимаюсь с прекрасной ученицей. И казалось бы — уехал и наслаждайся чудесным городом, ни о чем не думай, не вспоминай… Но как-то я ловлю себя на том, что после какого-то времени пребывания там, мысль о возвращении не с таким гнетущим «ох, опять ехать в какую-то ужасную Москву», а все же с теплотой. В этом районе осталось еще что-то такое «московское»…

http://bg.ru

 

 

www.principal.su

 

Comments are closed.